37

Ночью, накануне второго заседания, Ленин встретился с Даном – Плеханов и Аксельрод задерживались, ждали их с часу на час, и пока Дан был лидером фракции меньшинства, принимал решения, резко черкал документы – карандаш рвал бумагу. Разговор с Даном получился трудный, тот уходил от конкретных ответов, а если все же и отвечал, то, словно обиженная девушка, потупившись, разглядывал ногти. Ленин снова предложил Дану перенести вопрос об объединении с национальными партиями на первые же заседания.

– На съезд приехали украинские товарищи, польская социал-демократия, Бунд, латыши – нас просто-таки не поймут, коли мы займем гегемонистскую позицию: «пригласили – радуйтесь», – убеждал Ленин. – Нерусские товарищи должны быть уравнены в правах с нами, мы обязаны подчеркнуть это равенство, это отнюдь не тактика, в ней ошибиться не так страшно, это стратегия социал-демократии, а здесь ошибка превращается в отступничество, сие непоправимо…

– Я не могу решать единолично, – ответил Дан, – пусть выскажутся делегаты, тогда внесем правку в порядок работы съезда.

– Мы взрослые люди, – усмехнулся Ленин, – мы понимаем, что есть возможность разъяснить делегатам важность этой коррективы не в заседании, когда страсти . накалятся, а заранее.

Ленина удивляла обидчивость Дана, каждое возражение он воспринимал, будто оскорбление. «Обидчивость побежденных обычно слепа и озлобленна, – думал Ленин, – а ведь он сейчас победитель. Каков будет, если проиграет? »

… Когда Ленин, председательствовавший на заседании, зачитал проект порядка дня, меньшевик Миров сразу же выступил за утверждение – без всяких изменений или добавлений.

Поднялся Румянцев:

– Революционная ситуация меняется ежедневно. События в Варшаве, Баку, Риге требуют от нас постановки вопроса об объединении с национальными социал-демократиями на первое место.

Попросил слова «Акимский» – Гольдман.

– Товарищ Акимский, прошу вас, – поторопил его Ленин, потому что тот продолжал о чем-то переговариваться с Дзержинским и Варшавским – сидели неподалеку; правда, младший Гольдман, «Либер», забился в угол, нахохлившийся и грустный.

– Простите, – сказал Акимский, поднявшись на трибуну, – встретил старых друзей… Я против включения национального вопроса вообще, товарищи. Съезд к его обсуждению не подготовлен. Вопрос этот сложный, и не надо вытаскивать его на первое место. Я, конечно, понимаю, как важно объединение всех национальностей России в борьбе с царизмом, я понимаю всю злободневность проблемы, но как бы не вышло так: мы объединимся, поаплодируем, порадуемся, а объединение это окажется фиктивным!

Его поддержал лидер грузинских меньшевиков Ной Жордания, приехавший на съезд под своим старым псевдонимом «Костров».

– Товарищи, мы все понимаем, что национальный вопрос не стоит перед нами в плоскости практической, это чистая тактика.

Дзержинский, бледный до синевы от волнения, обернулся к Варшавскому и сказал громко, так, чтобы слышали все:

– От имени национальных социал-демократических организаций, присутствующих на съезде, мы должны настаивать на обсуждении вопроса об объединении в первую очередь.

Дан уперся взглядом в Кислянского, активного меньшевистского оратора. Тот поднялся, бросил с места:

– Я против предложения товарища. Я считаю нужным поставить на первую очередь вопрос о Государственной думе. Дан обернулся к Ленину:

– Можно слово, Владимир Ильич?

– Слово товарищу Дану, – объявил Ленин.

– Я думаю, что выражу общее мнекие, – сказал Дан, – если предложу закрыть прения. Я просил бы проголосовать мое предложение.

Сработала механика, как и ждал Ленин: прошло предложение Дана.

«Я думал, что он соберет больше, – отметил Ленин, – это уже славно. Против своих голосовали Струмилин, Череванин и – самое странное – Либер. Неужели можно будет хоть что-то повернуть? Неужели подействует логика, неужели верх возьмет ответственность, а не амбиция? »

– Тем не менее, несмотря на результаты голосования, я предлагаю дать высказаться представителям национальных социал-демократий, – сказал Либер глухо. – Я считаю, что товарищи этого заслуживают.

– Товарищ Либер, подчиняйтесь большинству! – воскликнул Дан.

Ленин шепнул ему:

– Но вы же нам не подчиняетесь.

Дан не сразу понял, что Ленин шутит, – был напряжен, постоянно напряжен. Ответил наконец вымученной улыбкой.

Дзержинский снова бросил реплику:

– Я прошу председательствующего поставить на голосование предложение о предоставлении национальным организациям слова вне очереди. В противном случае нам будет трудно понять голосующее большинство: мы приглашены на съезд, но лишены права говорить.

Большинство высказалось за предложение Дзержинского, несмотря на то что Дан первым потянул руку «против».

К трибуне пошел Адольф Варшавский – страсти на заседаниях съезда накалялись.

– Мы, делегаты национальных организаций, находимся в ином положении, чем вы, остальные члены съезда. Это наше особое положение следовало бы обсудить. Мы приглашены на съезд с совещательным голосом. Что ж нам сидеть, как соломенным куклам, в роли неких молчаливых советников?! Пользоваться голосом, но не быть уверенным, что он будет иметь значение при обсуждении важнейших вопросов, в которых и мы заинтересованы кровно, – согласитесь, положение наше не из завидных. Если вы намерены доказать, что у вас есть желание считаться с нашими голосами, что вы нас пригласили не как соломенных кукол, что вы считаете нас товарищами по революционной борьбе, – поставьте в первую очередь вопрос об объединении с нами. Теперь вот о чем…

Меньшевики начали громко переговариваться, нервничать: «Это выступление, это речь, а не внеочередное заявление».

– Предлагаю высказаться по вопросу о продолжении времени оратору,

– сказал Ленин, поднявшись.

– Я буду говорить против продолжения, – сразу же ответил ему Дан.

– Товарищ из Польши получит возможность высказаться, когда мы поставим на очередь вопрос об объединении с национальными организациями. Сейчас мы лишь вырабатываем порядок дня. Если мы станем делать льготы кому бы то ни было, мы не выполним и десятой части нашей работы. Наш долг перед партией в интересах самого объединения заставляет не отступать от регламента, и, как мне ни прискорбно, я должен высказаться против увеличения времени Варшавскому.

– Ставлю вопрос на голосование, – сказал Ленин. – Кто за то, чтобы не давать времени нашему польскому товарищу?

Ленин сформулировал вопрос так, что всего несколько человек во главе с Даном подняли руку против Варшавского.

– Пожалуйста, товарищ, – сказал Ленин, – съезд вас слушает.

– Теперь вот о чем, – стараясь скрыть волнение, продолжал Варшавский. – Теперь о главном… Если относиться к делу формально, в соответствии с правилами выборов на съезд, – от трехсот организованных рабочих один делегат, – то мы из одной только Варшавы делегировали бы по меньшей мере двенадцать товарищей. То же относится и к Лодзи и к Домбровскому бассейну… Посчитайте, сколько бы наших сюда приехало?! А ведь мы лишь втроем представляем партию. За нашей партией стоит множество организованных рабочих, и вы знаете, какую роль играет польский пролетариат в российской революции. Мы вопроса о количестве голосов не поднимаем, товарищи. Мы поднимаем вопрос иначе: кто действительно хочет, чтобы мы работали заодно, тот должен приложить все усилия, чтобы мы объединились и стали членами Российской социал-демократической партии – если не сегодня, то завтра!

Ленин сияющими глазами смотрел в зал – большинство делегатов аплодировали Варшавскому.

– Мы сейчас выслушали сильную речь товарища Варшавского, – сказал Румянцев. – Чтобы не рассеивать впечатления, которое он произвел на нас, я предлагаю не откладывать дебатов и немедленно выслушать представителей других национальных организаций.

– Я думаю, что работа съезда – вещь очень серьезная, – тяжело, словно бы преодолевая самого себя, возразил Акимский, – и мы должны руководствоваться не личными впечатлениями, а деловым разбором аргументов. Я против предложения Варшавского.